К книге

Князь грязи. Страница 1

Елена ПРОКОФЬЕВА, Татьяна ЕНИНА

КНЯЗЬ ГРЯЗИ

ПРОЛОГ

ГОЛОВА В ХОЛОДИЛЬНИКЕ

Я не знаю, в какой момент своей убогой биографии я вдруг стала одним из действующих лиц этой гнусной, жуткой и грязной истории.

В тот день, когда я обнаружила в холодильнике отрубленную голову своего мужа?

В тот день, когда в нищенке, побиравшейся в подземном переходе на станции Проспект Мира, я узнала дочь моего мужа ( его дочь от первого брака, а значит — мою падчерицу ), четыре года назад похищенную, пропавшую без вести и считавшуюся погибшей?

Или же — когда я приняла безумное решение выйти за Андрея замуж?

Не знаю…

Наверное, косвенно участвовать в этой истории я действительно стала со дня свадьбы, но непосредственно соприкоснулась и осознала весь ужас ситуации только в тот день, когда обнаружила голову Андрея в холодильнике.

Это было настолько неприятно, что сразу вышвырнуло меня из мира фантазий и я оказалась в реальности… В странной и страшной реальности, больше похожей на фильм ужасов, и в эту реальность мне оказалось куда сложнее поверить, нежели во все свои безумные фантазии.

Было так…

Поскольку моя падчерица Ольга в свои десять лет не умела ни читать, ни писать, а для полнейшей реабилитации после пережитого ее необходимо было отдать в школу, причем, по возможности, в класс, соответствующий ее возрасту, мой муж Андрей, с которым я к тому времени развелась почти, но еще не окончательно, нашел для Ольги репетитора: очень милую старушку, бывшую учительницу начальных классов — ее порекомендовали нам, как человека, имеющего опыт в общении с трудными детьми. А Ольга, при всей своей внешней покорности, была очень трудным ребенком, и человек, лишенный соответствующего опыта, не справился бы с ней, будь он даже выдающийся педагог. А старушка — справлялась, да так, что за две недели занятий Ольга не только выучила азбуку, но и научилась читать простейшие тексты. Мы с Андреем нарадоваться не могли на милейшую Лилию Михайловну, и я возила к ней Ольгу каждый день, как в школу, к восьми тридцати утра, и отсиживала на диване с книжкой время четырех уроков по сорок пять минут, плюс десятиминутные перемены, проводимые Ольгой на кухне Лилии Михайловны, за чашкой чая.

Так вот, в тот день я так же повезла Ольгу к Лилии Михайловне, и отсидела на диване с книжкой — я как раз в очередной ( восьмой ) раз перечитывала «Валькирию» боготворимой мною Марии Семеновой — а потом, на обратном пути, я купила два десятка яиц и полтора кило очень хороших копченых сарделек, и, войдя в квартиру, поспешила к холодильнику, чтобы переложить яйца из ненадежной сеточки в судок…

В холодильнике лежала отрубленная голова.

Голова моего мужа Андрея.

Моего мужа и отца Ольги…

Лежала на большом блюде из английского столового сервиза и страдальчески скалилась…

Крови почти не было. Даже странно… Такой аккуратный красный срез! Чуть наискось… Черные сгустки на срезах сосудов…

Я захлопнула холодильник.

Наверное, мне следовало бы завизжать, как визжат в таких ситуациях героини американских триллеров. Но в коридоре стояла Ольга. Ольга, которой только недавно исполнилось десять лет, Ольга, которая и так пережила достаточно, и не к чему ей было дергаться от моего визга и лицезреть отрезанную голову отца… Отца, которого она почти не помнила, но к которому уже начала привыкать… Да и вообще — незачем ребенку видеть отрубленную голову, кому бы эта голова не принадлежала до того, как ее отделили от тела!

Я захлопнула холодильник и вышла в коридор, вместе с яйцами в ненадежной сеточке и сардельками в капроновой сумке.

Представляю, какое выражение было в тот момент на моем лице… И, главное, цвет! Цвет моего лица наверняка оставлял желать лучшего. Я не любила Андрея, много раз мне самой хотелось убить его, но голова в холодильнике, на блюде из столового сервиза — это уж слишком!

Но Ольга, казалось, ничуть не удивилась моей бледности и выражению ужаса на моем лице. Даже напротив — она словно ждала чего-то подобного… Она словно знала, ЧТО я только что обнаружила в холодильнике…

Ольга серьезно посмотрела на меня своими громадными холодными глазами, и — улыбнулась! Улыбнулась торжествующе и гордо!

И пошла в свою комнату…

А я осталась стоять в коридоре, с яйцами в сеточке и сардельками в сумке, ошеломленная, напуганная, недоумевающая…

Да, Ольга очень трудный ребенок! При всей своей внешней покорности…

Правда, должна признать: мое участие в этой истории ограничивалось тем, что я боялась, волновалась, переживала, делала глупости, попадала в затруднительные ситуации и навлекала неприятности на головы всех, кто окружал меня в этот период.

Так что вряд ли меня можно назвать ГЕРОИНЕЙ этой истории. Я была просто действующим лицом. ГЕРОЯМИ были другие.

И я хочу сразу же предупредить: мало кто решится ПОВЕРИТЬ в эту историю.

Потому что в обыденном представлении обычных людей БОМЖ — то есть лицо без определенного места жительства — полностью деклассированный элемент и просто НЕ МОЖЕТ состоять ни в какой секте, НЕ МОЖЕТ подчиняться никаким законам, НЕ ДОЛЖЕН поклоняться никакому Богу! БОМЖ существует вне закона, питается со свалки — испорченными продуктами, изъятыми со складов, если, конечно, успевает выхватить эти продукты из-под колес упрессовывающего их бульдозера — одевается в то, что найдет в помойке или снимет с припозднившегося прохожего, да и вообще — БОМЖи живут, как туристы, кочуя с места на место, из города в город, сношаясь, рожая и умирая по пути… Какая уж тут секта!

А уж если секта называется Империей, если внутри этой секты существуют определенные иерархические порядки и даже обряды… А Бог зовется Вельзевулом, Баал-Зеббулом, Баал-Зебубом, Повелителем Мух…

Вы скажете: «Прочитаю еще полторы страницы этого бреда — и брошу!»

И, скорее всего, вы будете совершенно не правы…

И, в общем-то, нет у меня права даже на то, чтобы записывать эту историю. Потому что очень многого я до сих пор не понимаю! Да не стремлюсь понимать. Потому что — страшно.

Потому что, хотя эта история имела некий финал, на самом-то деле ничего не кончилось…

ЧАСТЬ 1

"Миллиарды гадких и отвратительных крыс всевозможных разновидностей ежеминутно снуют, жрут и чавкают на свалках и помойках.

Триллионы мерзких, скользких, тошнотворных червяков и опарышей ведут оживленную возню в почве и в мертвой плоти, зарытой в ней.

Сотни тысяч вонючих больных бомжей «озонируют» воздух в городах и поселках.

Бесчисленное множество алкоголиков и наркоманов ежесекундно падают лицом об асфальт и прочую твердь.

Триста шестьдесят пять раз в году туго всходит и стремительно заходит солнце.

Это планета Земля!

Единственная планета во Вселенной, где читают «Хронику происшествий»!!!"

«Московский комсомолец» («Хроника происшествий»)

Глава 1

НАСТЯ

В тот день, 28 августа 1996 года, я сообщила маме о том, что собираюсь развестись с Андреем.

Решиться на это мне было нелегко… Я хочу сказать, что нелегко мне было не принять решение о разводе — я приняла его для себя нас следующее же утро после свадьбы, я с самого начала знала, что когда-нибудь разведусь с Андреем, что я не смогу жить с ним, что я не буду с ним счастливой — нет, трудно мне было сказать об этом маме.

Ведь маме нравился Андрей. Всегда нравился, с самой первой встречи, когда она сказала с тоскливым вздохом: «Вот бы тебе такого мужа!»

Наверное, маме нравился Андрей, потому что она его совершенно не знала. Не знала его — настоящего. Не видела пустоты за привлекательной оболочкой молодого, красивого, сильного «дельца», способного заработать, пожалуй, при любой власти и при любом государственном строе, способного обеспечить своей семье защищенность от всех жизненных неурядиц и беспечное существование… Да, пожалуй, Андрей мог защитить меня от всего на свете, от всего, кроме самого себя. А мама считала, что во всех конфликтах с Андреем виновата я и только я. Она знала, что я не любила Андрея, когда выходила за него замуж. Она считала, что это долг женщины — установить в семье мир и добрые взаимоотношения. Приручить мужчину и заставить его достойно служить жене и детям. Сделать так, чтобы ему было приятно возвращаться домой вечерами. Чтобы он постоянно чувствовал себя «самым-самым-самым». Чтобы он нуждался в своей жене — стать для него необходимой и незаменимой! — стать единственной, но не в романтическом, а в чисто житейском смысле. А если это не получается — значит, сама виновата. Мама считает, что во всех семейных неурядицах виноваты женщины. Глупые, ленивые женщины. Ведь семейная жизнь — это тоже труд… И по труду бывает вознаграждение!