— Останешься сегодня здесь, — сказал мне Кривой, — И ложись спать. Завтра вечером нам важное дело предстоит.

— Слышали, парни? — обратился он к играющим в карты, — Это и вас касается!

Парни были рослые и крепкие, как на подбор. С почти одинаковыми тупыми физиономиями. Перспектива оставаться с ними вместе пусть даже на короткое время не особенно меня вдохновляла. Но не спорить же мне с Кривым!

То, что этот самый Кривой действительно имеет порядочный вес в империи, я понял из того, что парни послушались его в один момент. Как только Кривой распорядился, они тот час же бросили игру и стали устраиваться на ночлег. Впрочем, может быть, эти молодые люди просто принадлежали к категории тех людей, которые предпочитают жить по команде — в уборную не сходят без приказа. Привычка такая существует у тех, кто всю жизнь в зоне прожил, ну и у солдат-контрактников, наверное.

— Во сколько выходим? — спросил только один из парней.

— В десять..

— И этот что ли с нами пойдет?

— Да.

Кривой смотрел на меня и улыбался. Очень странно улыбался. Ему нравился мой перепуганный вид, ну а я… я изо всех сил изображал преданность. Пусть он видит, что я его боюсь, пусть видит, что я на все готов.

— Вы посвятите его, мальчики, в специфику… предстоящей нам операции. Так, чтобы он понял все и не устроил истерику в самый неподходящий момент.

Он ушел, и я остался один с двумя головорезами.

— Ты че-нибудь понял? — спросил один у другого, — На фиг он этого берет?

— А хуй с ним, наше дело маленькое, — резонно заметил тот, усаживаясь на кровать.

Он сидел, он смотрел на меня, видимо, размышляя, что мне рассказывать и как далеко стоит углубляться. Молчание затянулось минут на пять, я устал стоять и уселся на ящик, принявшись рассматривать колоду засаленных карт.

Тот, что все время задавал вопросы, завалился спать, а второй сидел и чесался. Все пять минут, что он молчал — он чесался.

— Тебя как зовут? — спросил он, наконец.

Я ему ответил.

И имя мое ему, кажется, понравилось, потому что он весело хрюкнул.

— Значится так, Мелкий, — сказал он, — Дело наше заключается, собственно, вот в чем… мы идем искать жертву…

Ты понял?

Я понял.

— Жертву для праздника. Знаешь, небось, что праздник через две недели? Великий Жрец будет приносить жертву Баал-Зеббулу, а мы ее идем искать. Ты понял?

Трудно было не понять. Непонятно было одно — на фиг, действительно, Кривой берет меня с собой? Чтобы я втянулся, чтобы понаблюдал? Ведь пользы от меня там явно никакой…

— А Кривой… он кто? — решился я задать вопрос, мучивший меня уже очень давно.

— А ты не знаешь? Новенький что ли?

Новенький! Конечно, я новенький!

— Ну и дела… — парень даже перестал чесаться и оглядел меня долгим изучающим взглядом, — Это что, значит он тебя собственноручно сюда привел?

— Ну да, — ответил я, чувствуя, что сейчас узнаю нечто такое, что приведет меня в ужас.

— Дела… — повторил парень и вдруг добавил, — Коли так, то я трепаться не стану. Пусть он сам тебе рассказывает все, что хочет. А то я ляпну что-нибудь, а потом мне…

Иди спать… как велено тебе.

И я пошел спать, как велено мне. Закопался в одеяла почти с головой, лежал и хлопал глазами.

Попробуй тут усни.

Я не знал и, сколько не думал, придумать не мог, для чего Кривой намеревается использовать меня. И еще… я думал о жертве.

Чем должна являться жертва и по каким признакам отбирается она. Ведь явно не хватается первый попавшийся на улице… Какая жертва может удовлетворить Баал-Зеббула?

В конце концов, подробно объяснил мне все конечно же никто иной, как Кривой. Он пришел за мной, разбудил и повел куда-то.

Прямо перед тем, как он меня разбудил, мне снился сон.

О доме. Не о том доме, что в тоннеле, а о том… наверху, где я жил вместе с родителями. Сон был таким реальным, что, проснувшись, я долго не мог сообразить, где я, собственно, нахожусь. Таращился несколько мгновений на рожу Кривого, надеясь, что он сгинет сейчас… Как бы не так.

Кривой снова вел меня по каким-то узким переходам, навстречу нам иногда попадались люди, но никто никогда не заговаривал с Кривым, и он тоже ни с кем не говорил. А я пытался разглядеть этих людей понять, чем они отличаются от всех остальных, от Урода, от Хряка, от Михалыча… Честно говоря, не отличались они ничем. Может быть, не снаружи эти отличия?

Кривой привел меня в огромную пещеру. Такую огромную, что я не смог удержаться от восхищенного возгласа. Несмотря на мощный фонарь Кривого, не было видно ни стен, ни потолка ее, куда бы ни падал луч — он терялся в непроглядной темноте.

Да, я не видел размеров пещеры, я ощутил их кожей. Я услышал это огромное пространство в гулких звуках наших шагов… в самой тишине.

Здесь была мертвая тишина, глухая и тяжелая, как… я не знаю, с чем сравнить ее, потому что никогда и нигде еще не слышал подобной тишины. А раньше мне казалось, что в таких огромных пещерах никак не может быть такой тишины…

Просто потому, что не может!

Но это была необыкновенная пещера. Здесь могло быть все. Здесь жил наш Бог… Я это понял еще до того, как Кривой сказал мне об этом. Я сам почувствовал дыхание Баал-Зеббула в этой тишине.

— Это святилище, — сказал мне Кривой, — Через несколько дней здесь свершится ритуал. Здесь будет светло и будет много народа… А сейчас мы здесь одни. Ты, я и… он.

— Наш Бог? — спросил я трепещущим голосом.

Кривой обнял меня за плечи, наверное для того, чтобы я не боялся так сильно. Но я и не боялся, вернее, это был не просто страх — это был мистический ужас. Перед темнотой, из которой на меня смотрел… ОН.

Прежде я никогда не боялся темноты, я жил в ней, я любил ее, я умел сливаться с ней и становиться частью темноты, но сейчас я боялся ее, потому что эта темнота не была моей. Она была ЕГО темнотой.

— Баал-Зеббул, — произнес Кривой печально, потом добавил, — Иди за мной, Мелкий.

Он повел меня куда-то в глубину пещеры, луч фонарика светил нам под ноги, я видел каменный пол, почти ровную поверхность, истертую ногами… за сколько же лет? Надо топтаться, по крайней мере, тысячу лет, чтобы каменный пол стал таким ровным… Нет, не может этого быть камень сделала гладким вода… Да, на счет воды, это, конечно, очень хорошее объяснение, только не было здесь воды никогда. Здесь сухо. Так сухо, что даже губы сохнут, и их приходится все время облизывать. И звука падающих капель не слышно, если была здесь вода, то куда она делась? Так, чтобы и следа не осталось?

Занятый своими мыслями, я шел и шел, куда влекла меня рука Кривого, пока он вдруг резко не остановил меня, когда… я уже занес ногу над бездной.

Я даже не вскрикнул — у меня пересохло горло — я только охнул, я почти повис над пропастью, инстинктивно схватившись за одежду Кривого мертвой хваткой.

Это продолжалось всего лишь несколько мгновений. Я смотрел вниз, следя взглядом за тонущим в бездонной глубине лучом фонарика, я не дышал, я замер и прошла, мне казалось, целая вечность, прежде чем Кривой отодвинул меня назад.

Я повис на его руке, я хотел упасть на землю, чтобы ощутить всем телом ее твердость и надежность. У меня потемнело в глазах и, замершее было сердце, заколотилось так сильно, что стало больно в груди.

— Испугался? — услышал я голос Кривого как будто издалека.

Он резким движением поставил меня на ноги и встряхнул, чтобы привести в чувства.

— Ты едва не отправился прямо в объятия Баал-Зеббула.

— Эта яма… — выдохнул я, — Пропасть?..

— Пропасть, и находится она в самом центре святилища.

Этой пропасти нет дна, она уходит в самые глубины Ада…

Очень немного мест на земле, откуда ведет дорога в Ад, Мелкий. И это место — одно из них. Как тебе это… а, Мелкий?

Там, над каменными сводами проходят тоннели метро, и в метрах тридцати справа от тебя располагается станция Бауманская.

Я молчал, пораженный до глубины души. Не станцией Бауманская над моей головой, а самим существованием этой пропасти… Я висел над Адом. Может быть, я сплю?..